Письма немцев с войны о катюше. Изъятые письма немецких солдат. Немцы о русской простоте, уме и таланте

“Нет, отец, Бога не существует, или он есть лишь у вас, в ваших псалмах и молитвах, в проповедях священников и пасторов, в звоне колоколов, в запахе ладана, но в Сталинграде его нет. И вот сидишь ты в подвале, топишь чьей-то мебелью, тебе только двадцать шесть, и вроде голова на плечах, еще недавно радовался погонам и орал вместе с вами «Хайль Гитлер!», а теперь вот два пути: либо сдохнуть, либо в Сибирь”;

“Сталинград - хороший урок для немецкого народа, жаль только, что те, кто прошел обучение, вряд ли смогут использовать полученные ими знания в дальнейшей жизни”;

“Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский солдат сильнее целой нашей роты”;

“Русские снайперы и бронебойщики – несомненно ученики Бога Они подстерегают нас и днем и ночью, и не промахиваются.58 дней мы штурмовали один – единственный дом. Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чудо. А в чудеса я больше не верю. Время перешло на сторону русских”;

“Разговариваю с обер-вахмистром В. Он говорит, что борьба во Франции была более ожесточенной, чем здесь, но более честной. Французы капитулировали, когда поняли, что дальнейшее сопротивление стало бесполезным. Русские, даже если это безрезультатно, продолжают бороться… Во Франции или Польше они бы уже давно сдались, считает вахмистр Г., но здесь русские продолжают фанатически бороться”;

“Моя любимая Цылла. Это, право говоря, странное письмо, которое, конечно, никакая почта не пошлёт никуда, и я решил отправить его со своим раненым земляком, ты его знаешь – это Фриц Заубер… Каждый день приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших братьев, а конца войны не видно и, наверное, не видеть мне его, я не знаю, что со мной будет завтра, я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться в живых. Я думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русских победить невозможно…”;

“Я полагал, что война закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе… Я думаю, что в отношении русских мы просчитались”;

“Мы находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам много убитых. Русские оказывают ещё очень сильное сопротивление, обороняя Москву… Пока мы придём в Москву, будут ещё жестокие бои. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть… В этом походе многие жалели, что Россия – это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода – мы пропали…”;

“Мы находимся у автострады Москва – Смоленск, неподалёку от Москвы… Русские сражаются ожесточённо и яростно за каждый метр земли. Никогда ещё бои не были так жестоки и тяжелы, и многие из нас не увидят уже родных…”;

“Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах…”;

Из дневника генерала Блюментрита: “Многие из наших руководителей сильно недооценили нового противника. Это произошло отчасти потому, что они не знали ни русского народа, ни тем более русского солдата. Некоторые наши военачальники в течение всей первой мировой войны находились на Западном фронте и никогда не воевали на Востоке, поэтому они не имели ни малейшего представления о географических условиях России и стойкости русского солдата, но в то же время игнорировали неоднократные предостережения видных военных специалистов по России… Поведение русских войск, даже в этом первом сражении (за Минск) поразительно отличалось от поведения поляков и войск западных союзников в условиях поражения. Даже будучи окруженными, русские не отступали со своих рубежей”.

С интересом прочитала немецкие письма, написанные осенью 1941 года. Некоторые из них сопровождаются комментариями и пояснениями Николая Бусленко. Вот некоторые выдержки:

24.11. 41
«Дорогие родители!
Последнее время мы не получали писем. При большом морозе мы эти дни располагались в 25 км от Ростова. Мы пошли в наступление и находимся уже два дня в пригороде Ростова на берегу Дона. На другой стороне - позиция русских. Здесь немного лучше, чем в открытом поле. Дон замерз. Город занят нашими батальонами. Мой командир взвода Теавдинек четыре недели тому назад вернулся к нам, у него еще 23 осколка в теле. Он фанатический солдат. Мы были очень рады, что он опять с нами. Но это продлилось недолго, в первом же бою он был опять ранен. У него 3 осколка в верхней части бедра и один в области легкого. У нас было три убитых и 8 раненых. Русские все взорвали и эвакуировали все продовольствие. У нас нечего есть. Гражданское население города построило много укреплений перед городом - один окоп за другим. Но это не может им помочь, не может их спасти. Когда приближаются наши танки, они сдаются (...). От Фрица я не получал писем. Он, благодаря своему ранению, будет на Рождество дома. Смогу ли я быть дома на Рождество, я не могу обещать. Пока у меня есть надежда, и это главное. Вы спрашиваете, снабжены ли мы теплым бельем. Мы достали в Мариуполе то, что мы должны одевать. Там был большой склад меховых вещей и зимних сапог, которые для нас очень подходят. Ваш сын Рудольф».
Н.Б. «Достали в Мариуполе...» - не что иное, как грабеж. Немецкая армия на всем своем пути занималась невиданных масштабов мародерством, о чем будет сказано ниже.

Фрейлен Фридхен Шютте - Вестерхоф на Гарце
От Эриха Шютте
«Дорогая Фридхен,
после жестоких боевых дней я хочу опять написать тебе пару строк. Последние дни я не мог писать, так как 19-го мы приступили к решительному наступлению на восточный город Ростов. После четырех суровых дней боев мы достигли края города, взорвалось так много мин, и был такой артиллерийский огонь, что я каждую секунду был на волосок от смерти. Заснуть мы не могли от мороза. Ты можешь себе представить, когда ночью нужно спать на открытом воздухе. Если ты себе это не можешь представить, то пойди-ка ночью при сильном морозе и поспи на лугу. В городе начались ожесточенные уличные бои. Мы совсем неожиданно разбили русских. Они приближались на грузовиках из различных улиц. Мы их хорошенько встретили, один русский спрыгнул с автомобиля, лег под него и хотел стрелять в нас, я сейчас же подбежал и каблуками так ему обработал голову, что он перестал дышать (испустил дух). Затем я с него снял хороший бинокль.
Если описывать все пережитое, нужно написать 100 стра-ниц. Потому кончаю (...). Место ночлега в эту ночь - в аптекарском магазине. Еще не совсем очистили город, всюду еще отряды и стрелки (партизаны?). В городе ничего нет, русские все подожгли и разрушили. Мы на всем фронте впереди всех, и, несмотря на холод, будем двигаться вперед. Скоро пошлю тебе два снимка».

Анне Трицагской из России, 24.11.41 «Милая мама!
Самое трудное теперь уже позади, так как мы находились, как я тебе писал, все время без крова, на воздухе, при собачьем холоде. Снова был жестокий бой. Из особых сообщений ты узнаешь, что мы заняли большой город на Дону. Снова был уличный бой. Они все забарр^. кадировали, стреляли из окопов и вообще повсюду. Здесь мы хорошо поживились как маслом, так и сахаром; я жрал и не экономил ни масло, ни сыр. Твой сын»
Н.Б. Немцы захватили в Ростове маслозавод, на котором остались большие запасы молочных продуктов. Во вторую оккупацию, при отступлении из города, этот завод был разрушен.

Анне-Лизе Герман. Из России, 23.11.41
«Любимая сестричка!
Милая Анна-Лиза, ты пишешь мне, чтобы я прислал тебе немного кожи (...). Конечно, я попробую всячески это сделать, верь мне».

Крымский полуостров, 17.09.41
«Моя дорогая Гизи,
вследствие напряженности в последние дни, когда мы безостановочно шли вперед, когда мы не думали ни о еде, ни о сне, я, конечно, не мог писать. Это были такие тяжелые дни, что до сих пор не можем прийти в себя. Днем: ориентировка на местности, занятой неприятелем, бои, а ночью - караул и все время бомбежка, артиллерийский обстрел, огонь канонерок и истребителей. Они щедро поливали нас свинцом, но вчера мы все же завладели перешейком Крымского полуострова. Теперь мы заняли позиции и наблюдаем. Перед нами в поле лежат около 200 убитых вчера русских. И сейчас опять идут 150-200 человек, которые предпринимают новое наступление. Мы их совсем ясно видим и наблюдаем каждое их движение. Перед тем стреляли наши зенитки прямой наводкой по этим врагам. Оторванные руки и ноги летели в воздух. Но это, вероятно, тебя мало интересует, для нас же это интересно.

Г-же Анне Зоммернегер - от Германа Зоммернегера
В поле, 23.11.41
«Моя горячо любимая мама и все дорогие!
Сегодня, наконец, я имею возможность опять вам написать. Мы находимся в одном доме, где только что поужинали. У меня есть время до 22.30, а затем я должен идти на пост (на дежурство).
Я принимал участие в событиях на Азовском море и все еще под впечатлением. Это было большое событие для меня. Здесь я стоял перед лицом смерти, но об этом
потом...
С конца октября до середины ноября мы лежали в открытом поле, в покинутом русскими окопе. Мы достали себе соломы и построили небольшое укрытие (убежище). Можно было терпеть, когда светило солнце. Когда же шел дождь, были все в грязи. Последние дни даже шел снег, ц было довольно холодно. Я там все время мерз. Слава Богу что нас скоро сменили, и мы попали в школу. Еда и питье были очень скудные, и не хватало папирос, точно так же и шоколада. Ты себе не представляешь, как радуешься, когда имеешь что-либо такое. Целый день мы лежали в окопе. Ночью не могли спать и вши мучили нас все время. Ночью прибегали мыши и пробегали по телу. Три дня мы оставались в школе, а затем двинулись дальше. Мы, по крайней мере, помылись и побрились. 17.11-го в 8-30 должно было быть наступление. Было довольно холодно и туманно. Мы лежали в открытом поле. К полудню началось. Мы бежали 23 километра, в каждой руке мы несли по 25 фунтов. Это ужасно, когда надо бежать с грузом. Скоро мы захватили русских и заставили их нести наши боеприпасы. Вечером мы спали в покинутом, то есть отбитом у русских окопе. На следующий день мы опять двинулись. На этот раз 12 км. Все время гоня русских перед собой, чтобы других взять в плен или уничтожить.
В этот вечер мы спали в открытом поле. Был леденящий холод и очень ветрено. Я обморозил ноги и руки. Утром мы отступили на несколько метров в окопы, где мы оставались до следующего дня. Затем наступление продолжалось. В этот день мы, наконец, достигли города Ростова, нашей цели. Был славный уличный бой. Русские совсем не понимали, что случилось, так мы скоро пришли. Улицы были все забаррикадированы. Были построены противотанковые заграждения и вырыты рвы, но все было взято и занято. Вечером мы подошли к большому мосту и должны были перейти для укрепления остова моста, что сделали 30 человек из нас. В этот вечер все же русские атаковали нас. Они находились в 30 км впереди нас. Мы уже не могли больше держаться, тогда был дан приказ: все назад, на другую сторону реки. Русские стреляли из всех углов и бросали ручные гранаты. Мы бежали, чтобы уцелеть: два командира были ранены и двух еще недосчитались. Может быть, они еще живы. Теперь мы лежим в теплой комнате и у нас много еды. Сегодня нам русская напекла блинчиков. Что будет дальше - не знаю. Может быть, будет отпуск в феврале, марте или апреле. Но не раньше. Пришлите мне, пожалуйста, шлем (теплый). Чулок не надо, в крайнем случае, две пары портянок и несколько платков...»

Семье Конрада Висенталь. 27 ноября 1941 г.
«Дня два тому назад я получил от вас 3 маленьких пакета, за которые я очень вам благодарен (...). Мы стоим теперь на Дону, на другом берегу стоят русские. Я участвовал в бою за Ростов, он продолжался 5 дней. Русские стойко защищались. Особенно много авиации ввели они в бой. Но ничего не помогло. Я полагаю, что теперь здесь начнется позиционная война. Может быть, продвижение вперед будет временно приостановлено, а может быть - пойдем на Кавказ. Потерь у нас на этот раз не было, только два человека отморозили ноги, вероятно, им отнимут пальцы. Мы эти 5 дней очень мерзли. Однажды пришлось провести ночь в открытой местности, при 16-18 градусах мороза, нечего было и думать о сне. Другой раз это было лошадиное стойло или хлебный амбар. Это было немногим теплее, несколько защищало от ветра. Теперь, когда мы взяли Ростов, стало лучше, имеем теплую комнату. Я стою на берегу Дона в одной деревне вблизи Ростова. Наша задача - защищать пехоту. Мы можем это делать только ночью и по возможности беззвучно, чтобы не обратить на наши действия внимание русских (...). Рождество мне придется провести в России. Но придет же время, когда война окончится! Русские не смогут уже больше нам вредить. Я заканчиваю. Альфонс Брик».

Россия, 29 сентября 1941 г.
«Любезный Пауль!
Твое письмо от 8.08 сегодня получили с благодарностью и было очень радостно узнать о тебе, что ты находишься в России, о чем я предполагал. Я тоже в этой войне многое пережил. Сейчас нахожусь невдалеке от Святого озера, в том месте, где начинает свое течение Волга. Здесь находимся уже 14 дней в обороне, но наше окружение будет скоро прорвано, и мы продолжим наступление дальше. Тут была дождливая погода, мы скоро утонем вместе с нашими машинами в грязи, но, несмотря на то, мы должны идти дальше, наступать. Вот уже два дня как установилась погода, но проклятые ночи холодные, уже заметно, что приближается зима. Надеемся, что война до наступления зимы закончится, так как остаться зимовать здесь я не хотел бы. Мой брат тоже здесь и находится в г. Смоленске. В общем, у нас все идет хорошо, чего я и тебе желаю. Твой друг Езеф».
Н.Б. В конце сентября на Московском направлении немцы попали в окружении - интересный факт!

Ротному командиру Паулю Нейману - от Эмиля Неймана
24.09.41 г.
«Дорогой Пауль, сегодня я целый день рубил дрова; было бы хорошо, если бы ты мне в этом немного помог. Я очень хочу узнать, когда ты приедешь в отпуск. Судя по тому, что мы слышим по радио, скоро главные силы советской армии будут сломлены, и мы полагаем, что война с Россией скоро близится к концу. Надеюсь, что у вас хорошая погода. Могу себе представить ясно, что вам приходится страдать от больших пространств и перемен погоды в России (...). Твой отец».
Оберлейтенанту Гельмуту Рамроту от жены. Грайсфелъд, ЗО/Х-41 г.
«Мой дорогой Гельмут! Хотела, собственно, написать тебе вчера вечером, но нас посетил Марек и мне это не удалось (...). Надеюсь, что в этом году не будет так ужасно холодно: топливо в этом году рассчитали в еще меньшем количестве, чем в прошлом. Дядя Франц просит передать тебе, чтобы ты попытался достать соболий мех; он должен быть совсем дешевым. Он дает за шкурку 1000 марок. Но у тебя не будет времени охотиться. Как твой меховой жилет? Теперь ты можешь его носить? Я даже не могу подумать, что ты должен провести зиму в холодной, жестокой России.
Русские пленные в ужасном положении. Им грозит смерть от голода. Когда они получают что-нибудь стоящее поесть, они заболевают желудком. Ежедневно умирает несколько человек. Работать вообще они не могут (...). Привет и поцелуй от твоей Рут».
Н.Б. Таково было положение советских военнопленных уже на конец октября 1941 года.

Гамбург, 8 августа 1941 г.
«Дорогой Ганс! Сегодня получила твою открытку (...). Очень неприятно, что ты не получаешь почту. Я не понимаю, почему запрещена переписка. Я знаю, что в начале войны с Россией был запрет переписки с 22 по 30 июня, но это было больше месяца тому назад (...). У нас идет своим путем. Нас захватывают победоносные сводки, и мы гордимся вами, мы надеемся, что этот жалкий сброд будет скоро уничтожен. Этот зверский сброд должен быть уничтожен с корнем (...). Твоя Гизель».
Н.Б. Переписка солдат и офицеров в первые дни после нападения Германии на СССР была приостановлена с целью обеспечения конспиративности, фактора внезапности.

Тиштигель, 11.08.41 г.
«Мой дорогой Хорст! Сегодня я два плохих извещения получила с фронта. Я ничего не имела, кроме двух писем, ну, и я так беспокоюсь. Только слышим плохое от этих страшных русских, в надежде, что ты здоров и бодр. Сколько километров на сегодня, 11 августа 41 г., до Москвы от вас? Надеемся, что скоро будет конец. Сегодня, когда я ехала в Вонтегау, по дороге стояла грузовая машина, в ней стояли мужчины, я чуть не упала с велосипеда, это были пленные русские. Боже мой, как они были мрачны. Теперь я поняла, что таким опасно попасть в руки - пропадешь. Теперь я поняла, почему вы не делаете пленных (...). Привет. Твоя Криста».
Н.Б. «Не делаете пленных» - не берете в плен. Эсэсовские части имели приказ: военнопленных русских уничтожать на месте.

Гамбург, 12 августа 41 г.
«Мой дорогой Ганс, сегодня я была счастлива получить снова от тебя письмо (...). Недельные обозрения хорошо показывают нам, какие они там ужасные, что с трудом можно их смотреть. Это прямо позор, что такой отвратительный сброд живет на этой земле, даже когда видишь Ужасные лица пленных, то становится противно от этих рож. Ну, довольно об этом (...). У меня сильный насморк и это не удивительно при такой погоде. Холодно, как осенью, а вам приходится там потеть. Твоя Гизель».
Н.Б. Ну, просто патологическое чувство неприязни к русским пленным у фрау Гизель...
Вилли Гройману - от родителей, Лютдорф, 5/Х-41 г.
«Дорогой сын Вилли! Мы получили твое письмо от 30/IX. Что же ты не получил наши письма с папиросами?.. Ну, дорогой Вилли, не собираетесь ли вы закончить с русскими. На это мы рассчитываем все это время. Как будет тогда с отпуском? (...). Сердечный привет. Твои родители».

Начало войны, прошло всего несколько месяцев. Ни массовой трусости советских солдат, ни радости населения при встрече с оккупантами в этих отрывках и в помине нет. Наоборот. Трудные бои, жестокое сопротивление жителей, героизм солдат. И огромная неприязнь немцев к русским. Причем практически нигде в письмах не упоминаются коммунисты и большевики. Именно русские.

Да, с Николаем Бусленко все было бы здорово, если бы не один комментарий, после которого даже слов не находится...

29.10.1941
«Дорогой Рейнгольд!
Мы все думаем, что война на Востоке скоро закончится. Ты будешь доволен, когда приедешь в отпуск, не правда ли? Во всяком случае, ты в молодые годы уже многое пережил и видел. Я часто думаю о тебе, что ты переносишь. В Швахбахе несколько недель тому назад был очень большой налет, о котором тебе напишет мать. Я тебе могу сказать только, что у нас никто не ожидал этого и, ты не представляешь, что у нас происходит. Особенно пострадали улицы: Вервизе, Бенкендорфа, Гордлертора, Высокая и Риттерсбакера. Многие дома стерты с лица земли. Господа англичане метились, кажется, только в жилые дома. Наш город был бомбардирован в течение 2-х часов, и ты не можешь представить, как выглядит сейчас город. 9 убитых, 30 раненых и 300 человек остались без крова. У нас не было ПВО, и англичанам это было сделать легко. Твоей матери особенно повезло, так как в Бонсла были также повреждены несколько домов. Мелочь была совершенно выжжена. Война всегда ужасна, и каждому принесла страдания, кому выпало несчастье.
Воздушные тревоги у нас за это время опять бывают часто, но англичан не было. Теперь у нас ПВО и стало спокойнее. Курт Pay также остался без жилья и теперь живет в Райкенбахе.
В остальном у нас, дорогой Рейнгольд, все по-старому и все теперь жаждут мира и твоего возвращения. Сегодня я получила письмо от твоего отца, и он пишет, что у них уже очень холодно и его здоровье оставляет желать много лучшего, о чем можно сейчас уже подумать. Альберт также на Черном море. Интересуюсь, когда вы приедете в отпуск, может быть, навсегда? Я думаю, что ты не против этого, да? Твоя тетя Фрида».
Н.Б. «И все теперь ждут мира...» (!). Немцы жаждали мира еще в 1941 году. И еще: солдаты и офицеры вермах-та отпускались в течение войны в очередные отпуска, чего не было в Красной Армии. Теперь мы за это расплачиваемся «демографическими провалами».

Эти письма до адресатов так и не дошли. Немецкое командование конфисковало их. Прочитав их, вы поймете, почему.

На фотографии советский солдат конвоирует пленного немецкого офицера.

"Нет, отец, Бога не существует, или он есть лишь у вас, в ваших псалмах и молитвах, в проповедях священников и пасторов, в звоне колоколов, в запахе ладана, но в Сталинграде его нет. И вот сидишь ты в подвале, топишь чьей-то мебелью, тебе только двадцать шесть, и вроде голова на плечах, еще недавно радовался погонам и орал вместе с вами «Хайль Гитлер!», а теперь вот два пути: либо сдохнуть, либо в Сибирь"

"Сталинград — хороший урок для немецкого народа, жаль только, что те, кто прошел обучение, вряд ли смогут использовать полученные ими знания в дальнейшей жизни";

"Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский солдат сильнее целой нашей роты";

"Русские снайперы и бронебойщики - несомненно ученики Бога Они подстерегают нас и днем и ночью, и не промахиваются.58 дней мы штурмовали один - единственный дом. Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чудо. А в чудеса я больше не верю. Время перешло на сторону русских";

"Разговариваю с обер-вахмистром В. Он говорит, что борьба во Франции была более ожесточенной, чем здесь, но более честной. Французы капитулировали, когда поняли, что дальнейшее сопротивление стало бесполезным. Русские, даже если это безрезультатно, продолжают бороться... Во Франции или Польше они бы уже давно сдались, считает вахмистр Г., но здесь русские продолжают фанатически бороться";

"Моя любимая Цылла. Это, право говоря, странное письмо, которое, конечно, никакая почта не пошлёт никуда, и я решил отправить его со своим раненым земляком, ты его знаешь - это Фриц Заубер... Каждый день приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших братьев, а конца войны не видно и, наверное, не видеть мне его, я не знаю, что со мной будет завтра, я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться в живых. Я думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русских победить невозможно…";

"Я полагал, что война закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе… Я думаю, что в отношении русских мы просчитались";

"Мы находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам много убитых. Русские оказывают ещё очень сильное сопротивление, обороняя Москву... Пока мы придём в Москву, будут ещё жестокие бои. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть... В этом походе многие жалели, что Россия - это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода - мы пропали...";

"Мы находимся у автострады Москва - Смоленск, неподалёку от Москвы... Русские сражаются ожесточённо и яростно за каждый метр земли. Никогда ещё бои не были так жестоки и тяжелы, и многие из нас не увидят уже родных...";

"Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах...";

Из дневника командующего 25-ой армией генерала Гюнтера Блюментритта:
"Многие из наших руководителей сильно недооценили нового противника. Это произошло отчасти потому, что они не знали ни русского народа, ни тем более русского солдата. Некоторые наши военачальники в течение всей первой мировой войны находились на Западном фронте и никогда не воевали на Востоке, поэтому они не имели ни малейшего представления о географических условиях России и стойкости русского солдата, но в то же время игнорировали неоднократные предостережения видных военных специалистов по России... Поведение русских войск, даже в этом первом сражении (за Минск) поразительно отличалось от поведения поляков и войск западных союзников в условиях поражения. Даже будучи окруженными, русские не отступали со своих рубежей".

Чтобы не сеять панику, подобные письма не доходили до родственников солдат, их изымало командование при пересылке.

Русские дьяволы

"Вчера мы весь день убивали русских... Долго не писал, так как был в дороге… Как прибыл на передовую, в тот же день участвовал в сражении. Это было не просто страшно, это было чудовищно, русские совершенно не ценят своей жизни, мои руки устали убивать солдат, которые которы шли на нас грудью.
Самое страшное, что их очень много и они не кончаются. Ещё тут очень холодно, а ночью мешали спать бомбардировщики, нам говорили, что это будет очень просто, нас обманули."

Фотографии немецких фотокорреспондентов

Письмо отцу

"Здравствуй, дорогой папа, вчера я задался вопросом, есть ли на свете бог? Да, я действительно искренне в него верил, когда мы жили в нашем большом доме в нашей деревне и вместе посещали церковь, но сейчас я стал серьезно сомневаться.
Зачем нас сюда привезли, зачем хотят нас убить?
Я не могу свыкнуться с мыслью, что больше не увижу тебя и мать… Шансов у нас нет, я видел русских, которые не боятся смерти, а я боюсь, я не хочу умирать, мне только недавно исполнилось 25 лет и у меня ещё нет детей и теперь уже точно не будет.
Вчера на моих глазах убивали друзей. Мы вместе шли воевать с проклятыми коммунистами, а оказалось, что вынуждены убивать самых обычных и простых людей, которые защищают свою землю, защищают её так, как может я бы не смог. Я чувствую, что за ними правда, а что за нами?
Где тот бог, про которого ты мне рассказывал?"

Фотографии немецких фотокорреспондентов

Письмо рядового солдата своей жене

«Дорогая, пишу тебе потому, что не могу заснуть, мне очень страшно, как только закрываю глаза, вижу стоящего передо мной мальчика, которого я убил накануне, глядя прямо в его глаза. Он напомнил мне нашего сына и это разрывает меня изнутри, я больше не в силах скрывать свои слёзы. Уже сбился со счета, каждый день сюда сотнями подвозят пленных и евреев, когда это уже наконец кончится?»

Фотографии немецких фотокорреспондентов

Отрывок из письма офицера, который рассказывает о событиях, происходивших в местечке Бабий Яр.

«…они приходят сюда сами, в деревнях развешиваются информационные листовки для евреев с призывом явиться с вещами для депортации. Перед расстрелом их просят все ценные вещи сложить в одну сторону, а одежду в другую. Вчера наблюдал такую картину, маленькая девочка перед самым расстрелом подходит к своим родителям и спрашивает, нужно ли ей снимать свои чулочки…»